Не каждый день вы встречаете в родном городе или других городах, где судьба дала вам возможность оказаться, друзей или знакомых. Поэтому эти встречи остаются в памяти почти навсегда. Почти всегда. И я бы не стал описывать этот случай, если бы сам не столкнулся с эмпирической закономерностью, втиснутой в иррациональную действительность. Судьба? Удача? Дикая случайность? Эклектика, эвтектика или чьё-то сумасбродство? Не знаю. Ума не хватает. Как и у всякого любого человека, от которого я мало чем отличаюсь. Потому что тип человеческий. И дурью маюсь, как и все. Да не в обиду всем это сказано. Прошу прощения.
Я опять гуляю, нежданно, по Гоголевскому бульвару. Где можно пройтись, не мешая случайным прохожим, не мешая зазывалам, просто наслаждаясь этим дивным местом.
Пусть вас не утомляет моё длинное вступление, но если нет желания читать дальше — не читайте. Значит, я пишу не для вас. А вы хотите читать не меня. Куда уж проще. Теперь о сути.
Не хочу говорить про год, месяц и день данного события, так как это не меняет сути произошедшего, а вот про особенности этого дня постараюсь сообщить.
Да, я опять на Гоголевском, гуляю непринужденно. Дышу свободой на данный момент и млею себе потихоньку. Балдею, в общем, как принято изъясняться в нашем теперешнем обществе.
Сижу на скамье, уставившись в величие событий, и вдруг невольно начинаю созерцать, как какой-то несуразный с виду и явно целенаправленный на что-то человечек, перепрыгнув через ограду, несется к мусорным ящикам.
Да, здесь, на Гоголевском, действительно, есть несколько установленных мусорных контейнеров. Тут даже кино снимали несколько лет назад, как в мусорных контейнерах нашли что-то. Контейнеры, естественно, тогда были чистыми и не вонючими. Кино ведь не что-то там непотребное. Но об этом потом.
И вдруг он, человечек этот, резко развернувшись, чуть не упав, бежит уже в мою сторону. Я чуть не в панике, потому что смотрю наше новостное ТВ. Которое предупреждает о замыслах людей, не контролируемых Государством. Хотя люди, контролируемые Государством, такие как Министры, депутаты или прочие чиновники или олигархи, как потом оказывается, являются совершенно неуправляемыми. И бегут себе, и кого-то убивают, и сами убиваются. И это неразрешимый парадокс нашего времени.
Человечек добежал до меня. Присел. Отдышавшись, вдруг сказал: "Я вам почему-то доверяю. Вы ведь не будете искажать мое прошлое? Я вам вручаю свое прошлое в виде этой флешки. Можете делать с ней все что угодно. Слушайте и смотрите. Только не показывайте никому. И по прочтении — сожгите её. Потому что я верю, что рукописи не горят".
Я был настолько ошарашен, что потерял дар речи.
Он внимательно присмотрелся ко мне и неожиданно спросил: "А вы не помните меня?"
— Нет, не помню, совершенно не помню — сказал я, смутившись. — Правда, не помню. А где я мог вас встретить?
— Не важно. Теперь не важно. Всё позади. А у меня теперь много других дел.
И он беззаботно и по-детски ласково посмотрел вверх на небо, озарившееся голубым цветом среди серых облаков.
— Рад был встрече. Прощайте. Не поминайте лихом.
Он быстро встал, легко перепрыгнул через низкую изгородь и, оглядываясь по сторонам, скорым шагом направился в сторону Знаменки. И быстро исчез, затерявшись в толпе.
Я стал напряжённо думать: где я мог видеть этого человека?
И вдруг вспомнил нашу старинную встречу на этом бульваре, где он мне читал стихи, которые нигде никогда не печатал.
Боже мой, конечно, это он. Но как он изменился! Я бы ни за что не узнал его в толпе пассажиров метро или в автобусе. Как время меняет людей! Хотя и прошло-то не так много времени. И всё это странно, что он так резко и навсегда распрощался со мною...
Флешка лежала на скамеечке, затертая, без крышечки, задрипанная какая-то. "Зачем она мне?" — думал я. И вообще — что это было?
Подстава? На подставу не похоже.
У меня нет компьютера, нет ноутбука, нет планшета, нет айфона, нет айпада или смартфона.
Я пошёл в интернет-кафе, посмотрел, послушал и был немного поражён. Там человек рассказывал почти свою жизнь.
На флешке оказалось несколько аудиофайлов и несколько файлов. Будем считать, что я сжёг всё в топке паровоза. Ну как просил создатель — уничтожить. А какая разница? Ему-то все равно. Хоть в доменной печи.
Аудиофайлы сгорели. А вот кое-что из прочитанного мною запомнилось. Я ведь не обещал никому ничего не показывать.
И если рукописи не горят, то не считаю себя поступившим неправильно, поскольку все равно они когда-то увидели бы свет. Вот.
Я ВЫРОС ПОД СЕНЬЮ СОВЕТСКОЙ ЦЕНЗУРЫ...
Я вырос под сенью советской цензуры.
(А мог под иною я сенью родиться?)
Мне мир открывался сквозь щель амбразуры.
Я должен был, видимо, этим гордиться.
Я думал, что я совершенно свободен,
О жизни другой я не смел заикаться...
Но я оказался одной из уродин,
Которым досталось весь век пресмыкаться.
Да разве я мог пересилить машину,
Которая зубьями режет живое,
А душу кромсает в лоскут по аршину
И трепетно жаждет: когда ж я завою?
Меня в КГБ не учили по морде,
Меня в МВД никогда не пытали,
Но страх, зазвучавший на высшем аккорде,
Звенел, как звенят на Генсеке медали.
Чиновничья Власть заготовила фиги,
Которыми долго и щедро кормила,
Страну насадив, как на шприц, на интриги, —
Народ наколола, страну погубила.
Ложь стала основой общественной жизни,
Кто лучше обманет — тот станет богаче.
И это повсюду в любимой Отчизне,
Где продана совесть, где взрослые плачут.
Когда бюрократия с лаской и тактом
Запудрит мозги, напустивши тумана, —
Нет места тогда аргументам и фактам,
Но сколько угодно причин для обмана.
Моральный тупик — это наша идея.
У нас переплавили деньги в кумира.
У нас прописалась в Кремле ахинея.
У нас во враги записали полмира.
Где вечного смысл в разметавшемся мире?
Где точка отсчета, души приложенье?
Места уготованы людям как в тире:
Одним у курка, а другим быть мишенью?
Я вырос под сенью советской цензуры.
(А мог под иною я сенью родиться?)
Мне мир открывался сквозь щель амбразуры.
Я должен был, видимо, этим гордиться...
2001 г.
И тут же, не отходя от кассы, вспоминаю ещё несколько фиксируемо, отображаемо живописуемых строчек.
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ
Зловещий оскал двадцать первого века
Гуляет уже по просторам России,
Где ломаный грош стоит жизнь человека,
Где супербесценна жизнь СуперМессии.
Его голос вкрадчив и даже елеен,
А взгляд рыбьих глаз безразличен и хладен.
Он имиджем весь КаГэБэшным овеян,
Он приторно строг и вульгарно параден.
Внимая легко лести лживых пророков
И действиям их от души потакая,
Усвоил, что был он рождён без пороков
И право имеет жить, власти алкая.
Взращённый в кругу приближённых ко трону,
Он скуп на слова и в суждениях сужен,
Однако успел он примерить корону
И веско сказать, что народу он нужен.
А тот, бесшабашность свою подтверждая,
Пустым обещаниям трепетно внемля,
Лет десять упорно в трёх соснах блуждая,
Осклабился, нового Бога приемля.
Наш праведный пастырь печётся о мире
(Но прежде снаряды пусть лягут погуще!),
Готов замочить неугодных в сортире,
А выживших — вывести в райские кущи.
Мигалочным нимбом себя окружая,
Отдавшись охранникам-мордоворотам,
Наш Бог-вседержитель, "законность" рожая,
Несётся на "Джипе" к заветным воротам.
Под гул одобрений, под звуки осанны
Кандально звенит он ключами от рая,
И все фарисеи в преддверии манны
Небесной ползут, от любви умирая.
Толпу клептоманов ведя за собою
И в этом не видя знаменья дурного, —
Связал себя крепко порочной судьбою,
И уподобления нету иного.
Апостолов с туго набитой мошною,
С заздравной молитвой вершащих поклоны,
Он выстроил в ряд — надзирать над страною,
Обшарить равнины, предгорья и склоны.
Страну перещупать, народ перелапать,
Хребты поломать, хапнуть прикуп тузовый —
На это, конечно, способен не лапоть —
На это способен сапог лишь кирзовый.
Второго пришествия Бога-Мессии
Сообщество мира давно ожидало.
Случилось оно наконец-то в России.
Вам этого много? Достаточно? Мало?
1999–2000 гг.
И я всё думаю: горят рукописи или не горят?
Ну и конечно: а что делать-то с этими рукописями? А?
Древность вроде. Кому они на фиг нужны? Дилемма, блин.
Которую придумал незнакомый знакомец.
