Рассказ №1
Вася Пробкин включил телевизор. Который не включал шесть (цифрой 6) месяцев. В телевизоре известный всему уже миру ток-шоумен, которого чуток бортанул ютюб за хулиганство, воодушевленно по абсолютно "независимому" российскому телеканалу, без шоу, но с чувством справедливой злобы на презренный Запад, который он исследует уже который год и для исследования которого прикупил несколько вилл в чуждой ему стороне, на чуждой земле чуждыми же (но имеющимися у него в несметных количествах) проклятыми западными деньгами, обиженно заступался за предательски обозванного американским ястребом скромного трудягу, защитника всех обездоленных на нашей грешной Земле. В первом кругу обездоленных, влачащих и нищенски тащущихся почему-то Вася заметил самых близких друзей, близких по службе, близких по духу, близких по взглядам на финансовые потоки и просто близких людей этого самого скромного защитника.
Вася замер. Подумал вдруг: а в каком кругу лежит моя обездоленность? Ведь о ней говорит этот расфуфыренный телевизионный прокламатор. По мнению телевизионного агитатора, "этому импортному прохвосту и нарушителю строго соблюдаемой нами дипломатической этики стоило бы высказать не те милые и безобидные дразнильные слова оппонента, а резкую критику против агрессивного и душераздирающего поведения". Например: "Отлезь, гнида!" Но ОН не сказал. Поэтому видно, кто мразь, а кто нет, в этом мироустройстве. Глядя на телеэфир, Василий медленно дожевывал открытую кильку в томатном соусе одесской фабрики. И думал про себя, что не мешало бы выпить портвешка для услады души, но его питательная корзинка, определенная богатейшими во всем мире депутатами, уже дала дуба, и хватало только на кильку и немного "Дарницкого".
Постоянно думая о портвейне как о спасительной веревке, брошенной в прорубь утопающему, Вася параллельно соображал: что такого мерзкого сделал ему Байден-байда, которого костерит весь российский телевизионный аккаунт? Он прикидывал и так и эдак. Ну, никак не выходило, что именно этот американин испортил и до сих пор портит ему оставшуюся надежду на гнусную жизнь. Вася напрягался в раздумьях: "Что мне не дал или недодал сволочь-Байден? Зарплату? Нет. Пенсию? Нет. Ввёл антисанкции? Нет. Ввел санкции, сволочь. Но, правда, не против меня, против чиновников-оборотней и олигархов. Заморозил мои активы в американских банках? Нет. Не пущает меня в Штаты под угрозой ареста? Нет. Борется за свободу слова и всех заключенных? Да. Я согласен, потому что почему-то боюсь всех наших "охранников"-силовиков. Их надо окорачивать. А нечем. Они даже за выпитый портвейн на улице готовы... На всё. С ними лучше не иметь дела". И он постепенно пришел к выводу, что Байден лично ему вреда не принес, как уверяет богатенький буратино Володин с мамой-миллиардершей. И что на него Володину наплевать. "А другого я не вижу, рассуждал он. Что он для меня хоть одно сделал?" "Приняли закон о запрете усыновления (Димы Яковлева), — рассуждал он, пережёвывая последний кусок кильки, — и теперь меня никто из импортных иностранцев не сможет приютить. Здесь мне жить не дадут, это точно. На кильку уже не хватает, не то что на портвейн. А что Володин? А что Титов?"
Вася, хоть и был не шибко ученым, как Володин или Чубайс с Кудриным, но примерно так чувствовал, что он то ли застрял, то ли завяз где-то между XIII–XXI веками, которые оказались настолько похожими друг на друга, что выхода в светлое будущее с русскими марсоходами, безмерно богатыми и довольными гражданами русской же мировой истории ему не светит, потому как ни с какого бока он себя не видит. Да ему и сам Володин не предлагал такого искренне благородного и заманчивого будущего. Без денег, но очень светлого.
И, несмотря на отсутствие портвешка, Вася хмелел всё больше от усталости, от бесконечных и беспросветных раздумий о своей жизни, о жизни в этой стране, о Госдуме, Совете Федерации и прочих непонятных атрибутах для средневековых понятий, которые все больше охватывают эту гигантскую по нашим оценкам территорию. В конечном итоге Вася Пробкин ровно в полночь уснул крепким сном на столе рядом с пустой доеденной банкой из-под кильки в томатном соусе.
Рассказ №2
Он мчался на всей скорости по тайге, по неописуемой красоте просторов, по глубокому и нежному снегу на снегоходе с пристёгнутым к нему мягкими ремнями министром обороны. Скорость опьяняла его, но из головы не выходило вчерашнее и позавчерашнее событие, стоившее ему немало разнородных мыслей. Не очень приятных, кстати. Его назвали... Ну, не в этом дело. Назвали — и назвали. Как дальше? Он так мчал на скорости между деревьями, что министр дергался то влево, то вправо, пытаясь удержаться и не упасть. Слава богу, не кричал от страха. Поэтому не мешал думать.
— А как я ответил ему? — думал он. — По-моему — классно. Кто как обзывается — тот так и называется. У нас все пацаны так себя вели. А потом — в драку. Потому что если влез в драку, то бей первым.
— Ну, и правильно, что я его вызвал на дуэль. Он слабак. Он любит прямой эфир. А я отвечу поговорками. Он русского не знает. Нет у него методов против Кости Сапрыкина.
— И хорошо, если не в субботу, так в понедельник он обязательно что-то должен сказать. Или слабо будет.
— Хорошо я тогда секретарю кинул: "Пусть он подумает, а я с Шойгу пойду в тайгу".
Он успокоился и рванул снегоход ещё резче...
А про себя всё вспоминал старые свои дразнилки-считалки: "Эники-бэники ели вареники"... и конечно же — "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана..." Вот это была жизнь. Настоящая. Без фокусов и причиндалов.
