Распад Советского Союза "сбросил" (и существенно сбросил) социальную температуру и возникшие в ходе нарастания противоречий в СССР "напряжения". Примерно так, как крупное землетрясение сбрасывает напряжения в земной коре, которые его вызвали. И на какое-то время наступает стабилизация.
Однако базовое противоречие, которое и привело к краху СССР, так и не было преодолено. Оно продолжает нависать и накапливаться.
Я неоднократно говорил на своих и совместных семинарах, писал на своих ресурсах: если ранжировать все противоречия, которые легли в основу краха Советского Союза, то выделится ключевое.
СССР стал, что называется, жертвой своего стремительного и бурного развития. В современной истории такие темпы, пожалуй, не демонстрировал вообще никто. Ни послевоенная Германия, ни США после выхода из Великой депрессии и Второй мировой войны (это, скорее, единый процесс, где выход из депрессии как раз и стал возможен по результатам войны), но Китай последние 20 лет — СССР развивался настолько высокими темпами, что это является в буквальном смысле слова феноменом в мировой истории.
Но любое развитие всегда неравномерно. И речь ведь не только об экономике, социальный субъект неизмеримо сложнее обычного экономического механизма (правда ведь, и экономика — штука невероятно сложная) А неравномерное развитие — это всегда перекосы, перепады, напряжения. И главное — проектное развитие требует адекватного управления им.
Любой, кто хоть раз собирал "на коленке" компьютер или делал ему апгрейд, знает, что рано или поздно, но возникает несоответствие между программным обеспечением и аппаратной частью. Появляются всё более затратные в плане аппаратных ресурсов программы, растут объемы данных, в общем — обновление тех или иных компонентов компьютера неизбежно.
Но в том и дело, что нельзя взять новейший процессор и поставить его вместо старого. Сразу же возникает масса проблем — либо посадочное место на материнской плате не соответствует, либо начинаются конфликты с другими устройствами. Баланс компьютера нарушается, он перестает стабильно работать.
В социальной системе всё примерно так же. Стремительно развивающаяся система (она же управляемый объект) ставит руководство страны (управляющий контур) перед проблемами и противоречиями, которые этот управляющий контур всё менее способен даже осмыслить, не то, чтобы решить.
Партийное руководство СССР сформировалось и пришло к власти в одной исторической и идеологической парадигме, а общество и социум в целом уже жили в другой. 60 годы 20 века стали золотым десятилетием СССР, но любой золотой век всегда предваряет будущий упадок. И уже в 70 годы (даже в конце шестидесятых) упадок начал проявляться все более явственно, зримо и буквально неотвратимо. И, как обычно, вначале он представлял из себя вполне разрешимый структурный кризис, который требовал проведения крупномасштабных реформ во всех областях — и в госстроительстве, и в экономике, и в идеологии.
Сформированный управленческий механизм Союза представлял из себя классическую антикризисную мобилизационную структуру, прекрасно показавшую себя в предыдущие десятилетия. Именно мобилизационный характер позволил советской управленческой машине совершить экономический рывок первых пятилеток, выстоять и выиграть чудовищную войну, восстановить значительную часть разрушенного войной. Именно мобилизация позволила реализовать сразу три крупнейшие программы — авиастроение, ракетостроение и ядерную отрасль. Даже сегодня любая страна, обладающая хотя бы одной из трех указанных отраслей на своей базе, по праву может считаться развитой, что уж говорить по середину 20 века.
Антикризисное управление, однако, обладает своим собственным функциональным набором, и как любая функция, эффективно только в некотором диапазоне — в обстановке кризиса. Качество управления при нём всегда вторично по отношению к скорости принятия решений.
Для кризисной ситуации такой баланс приемлем, однако в том и дело, что невозможно постоянно находиться в состоянии кризиса. И модель управления пришла в жесткое противоречие с потребностями поступательного развития. Эффективность принимаемых решений, снижение ресурсных затрат начали выходить на первое место. Понятно почему: в годы "рывков" система генерировала колоссальный объем свободных ресурсов, которые щедро плескались на антикризисные программы — будь то стройки пятилеток, война с Германией или послевоенное восстановление. Затем — решение стратегических программ по сдерживанию Соединенных Штатов. Однако поддерживать высокий рост бесконечно невозможно, рост экономики начал приходить в "норму", а значит — безоглядное разбрасывание ресурсом стало слишком затратным даже для столь мощной экономики, как советская. На повестку встал вопрос эффективности, а значит — полного реформирования всей управленческой модели.
Именно в этот момент и возникло "раздвоение", бифуркация. Либо "оптимизация" управления в рамках имеющейся мобилизационной модели, либо строительство принципиально новой модели, отвечающей совершенно новому социальному субъекту, возникшему в ходе мобилизационных рывков.
По сути, возникла задача того самого "компьютерного апгрейда". Либо мы ставим новый процессор на старую материнскую плату, либо меняем и ее тоже. Логика подсказывает, что рационально поднапрячься и поменять именно плату с процессором, а не только один процессор.
Советская элита понимала задачу. Еще Сталин в конце жизни достаточно жестко поставил вопрос о переходе к советскому управлению от партийного. По сути, речь шла о перебалансировке системы, создании как минимум двух центров принятия решений. Но даже это довольно половинчатое предложение было торпедировано — партийная власть совершенно не собиралась сдавать позиции. Логика была вполне очевидной — партноменклатура сформировалась в рамках именно мобилизационной модели, и в любой другой она немедленно становилась социальным аутсайдером и рано или поздно, но была бы вынуждена вся и целиком сходить со сцены. Та же самая логика "компьютерного апгрейда" - уж если вы замените материнскую плату и процессор, то вам неизбежно придется менять и оперативную память, и видеокарту, и звуковую, и жесткий диск, и порты ввода-вывода... В противном случае половинчатое решение решением являться не будет — конфликты между устройствами разных поколений неизбежно будут "тормозить" устройство. А тогда в чем смысл апгрейда?
Итогом стало всё более увеличивающееся и усиливающееся несоответствие управляющего контура (номенклатуры) управляемому объекту (социальной системе). Структурный кризис перешел в системный — неэффективность советской системы управления "съела" весь имеющийся свободный ресурс и примерно с середины семидесятых началось использование ресурсов самой системы. Благо она была огромной, и что перераспределять, было в достатке. Но — только перераспределять. Теперь система уже не могла генерировать свободный ресурс, а потому системный кризис мог лишь только нарастать.
К началу перестройки номенклатура подошла уже с четким пониманием приближающегося краха, отсюда и согласие на реформы. Однако проблема управления теперь "вызрела" в ходе почти двух десятилетий топтания на месте, дала метастазы и простого "лечения" не предвиделось. Мало того — попытки запустить реформы резко обострили все загнанные внутрь хронические болезни, которые немедленно проявились и дополнительно усугубили общую обстановку. Наконец, само "лечение" было, мягко говоря, сомнительным — перестройка, ускорение и гласность были инструментами решения структурного кризиса, но на дворе-то стоял уже системный, причем в развитой фазе.
Партруководство сумело в течение трех лет пыталось найти решение в стиле "чтобы у нас все было, но нам за это ничего не было", но так не бывает, и Горбачеву пришлось в 1988 году на 19 партконференции возвращаться к сталинской идее 1952 года разделения партийных и советских органов власти, перераспределения их властных полномочий. 36 лет опоздания — это серьезно.
"Правильное решение, принятое с опозданием, является ошибкой" © Ли Якокка
То, что понимал выдающийся управленец американской автомобильной отрасли, не понимали советские руководители. И они прошлись по всем предыдущим решениям, теряя ключевой ресурс любых реформ — время.
Стихийно начавшаяся суверенизация советских республик показала, что решение лежит системном отказе от обанкротившейся системы централизованного управления, переходе от унитарной модели управления с ее строгой иерархической подчиненностью сверху донизу к распределенной системе, которая через призму государственного строительства выглядела как "обновленная федерация". На повестку дня встал новый Союзный договор, но время уже было упущено. Союзный договор позволял создать механизм, более адекватно решающий, во-первых, противоречие между центром и регионами (что для столь большой страны является неизбежным), а, во-вторых, создающий конкурентную среду между и внутри правящих республиканских и союзной элитами. Предложение Сталина на 19 съезде перейти к советской системе управления и подразумевало переход от жесткой иерархической партийной системы к более распределенной советской. Даже без "буржуазного" принципа разделения властей это резко усложняло управленческий контур, переводя его в более соответствующий усложнившемуся управляемому объекту вид. Но, как известно, к практическому воплощению этой идеи перешли только через три с половиной десятилетия, что оказалось слишком поздно.
Безусловно, чем более кризисной и катастрофической становилась общая ситуация, тем большее значение начинал принимать и субъективный фактор — влияние личности на исторические процессы проявляется как раз на этапе слома, на этапе перехода от одного состояния системы к другому.
Но у этого есть вполне очевидная аналогия — если представить, как описано выше, состояние катастрофы в виде движения шарика-системы из одной потенциальной ямы в другую, то катастрофа — это точка "гребня" между двумя "ямами". И субъективный фактор, личность становятся значимыми именно в этой точке просто потому, что система на некоторое время замирает в неустойчивом равновесии, которое может быть смещено случайным фактором — буквально флуктуацией. Понятно, что в любое другое время такой случайный фактор не может сыграть определяющую роль, но на "гребне" - возможно всё.
Поэтому, конечно, во многом именно в последние моменты жизни Союза роль Ельцина, его окружения, роль внешних игроков — всё это оказало в конечном итоге влияние на то, куда именно покатился наш "шарик". Будь на месте Ельцина какой-то иной человек, возможно, все обернулось бы иначе. И, кстати, совсем не обязательно в лучшую сторону: приди к власти вместо него какой-нибудь российский Гамсахурдиа или Эльчибей, думаю, что нам мало точно не показалось бы.
Так или иначе, но к 1991 году решение было все-таки найдено. И решение довольно системное: переформатирование системы централизованного управления в федеративную. То, что оно не состоялось на общесоюзном уровне, и привело к окончательному краху Союза. И стоит отметить, что очень немногие вообще сумели оценить определенное изящество такого решения.
Проблема осталась даже после распада Советского Союза. И президент Ельцин "протащил" решение о федерализации России, заключив с российскими регионами договор о разграничении предметов ведения. Это вызвало крайне неоднозначную реакцию в обществе и тем более в правящей элите, которая умела только в иерархическое вертикальное управление. Откровенно говоря, я не могу дать оценку: понимал ли сам Ельцин смысл и суть принятого решения о федерализации страны. Скорее всего, это решение было принято по инерции на остатках понимания необходимости заключения Союзного договора.
Тем не менее, решение было принято, и оно очень быстро дало плоды. Попытка сформировать политическую систему вокруг очередной "партии власти", о которой Виктор Черномырдин крайне метко заметил: "какую бы партию в России ни строили, всегда получается КПСС" - в общем, эта попытка быстро провалилась. "Наш дом — Россия" ничего из себя не представляла, а некоторые потуги создать для нее спарринг-партнера в лице некой левой партии (на неё посадили Ивана Рыбкина — совершенно бесхребетное существо, собственно, и партия получилась примерно такая же) предсказуемо провалились.
Однако крах НДР привел к тому, что базовое противоречие начало разрешаться в рамках уже возникшей (по крайней мере в правовом пространстве) федеральной системы вполне в разумном направлении: стихийно-проектно возникли две партии крупной буржуазии (ну, а в условиях буржуазно-демократической республики других и не могло бы возникнуть). Первая партия "Единство" стала партией федерального чиновничества и федеральных же олигархов первой волны. Вторая партия "Отечество — вся Россия" была сформирована в противовес ей как партия региональных элит.
У базового противоречия возник механизм его разрешения. Система из искусственного конструкта начала структурироваться и приобретать функционал. Теперь, в рамках реальной, а не выдуманной, политической двухпартийной системы возникла возможность разрешения противоречий между центром и регионами в политическом, и что особенно важно — публичном — пространстве. Подковерные игры, конечно, никуда не делись, но сам факт возникновения двух конкурирующих структур стал огромным шагом вперед.
Чем всё закончилось, мы знаем. Набравшая ресурс, силу и влияние в девяностые годы организованная преступность прорвалась в федеральную власть и поставила во главе страны своих ставленников. И буквально первое, что было сделано новой криминально-мафиозной властью страны — ликвидированы зачатки федерализации страны, так как реальный парламентаризм представлял для мафии вполне серьезную угрозу. Именно поэтому в течении всех своих сроков правления и Путин, и затем Медведев, а затем снова Путин выхолащивали избирательную систему, разрушали любые зачатки федерализации страны, очень хорошо понимая опасность для своей системы власти, исходящую от неё. Сюда же нужно отнести беспощадную борьбу со СМИ, террор в отношении любой оппозиции, и в конечном итоге всё пришло к единственному в таких условиях итогу — прямому фашистскому режиму, который сегодня мы наблюдаем во всей его омерзительной красе.
Однако понятно, что тем самым базовое противоречие страны, лишенное механизма своего разрешения, снова начало разрушать систему, накапливая негативные энтропийные последствия.
Именно поэтому сегодня Россия вплотную подошла к той же самой проблеме, с которой столкнулся Советский Союз, но на более низком уровне развития. Что, кстати, довольно опасно, так как чем ниже социальная система по своему уровню развития, тем более разрушительные последствия можно ожидать преодоления системной катастрофы. И если Советский Союз распался относительно мирно (хотя с понятием "мирно" не согласны вооруженные конфликты на периферийных территориях), то возможный распад России может пройти на гораздо более "горячем" уровне и с более тяжелыми и разрушительными последствиями.
! Орфография и стилистика автора сохранены
